Мчалась лохматая туча с ливнем. Судно накренило. Море впереди казалось огромной круглой черной горой.
Капитан приказал часть парусов зарифить, а часть убрать.
Налетел шквал. Вода вокруг закипела. Хлынул ливень. Зарифленные, тяжелые, намокшие паруса гулко заполоскали. Послышался свист и вой ветра и отчаянная брань боцмана.
Ливень быстро пронесся. Море еще волновалось, но ветер сразу стих.
— Встретили шквал и проводили, Геннадий Иванович! — сказал довольный Горшков. — Так он и прошел.
— Сейчас еще полоса ветра подойдет, — ответил Невельской.
Вскоре поток холодного воздуха обдал судно. Снова нашла туча. Пошел снег. Паруса обледенели. К полудню ветер достиг большой силы. Несмотря на бурю и жестокий ветер со снегом, матросы были оживлены.
— Расея встречает! — сказал Подобин.
— Всю зиму не знали, куда от жары деться… — ответил матрос Шестаков. — А вон и весна пришла.
Хребты затянуло. Ветер ударил с новой силой и засвистел в такелаже. Густо повалил снег. Вокруг ничего не стало видно, кроме черных волн, подымавших и валивших транспорт. Сугробы легли на палубу, матросы посыпали ее песком, чтобы не скользили ноги по льду. К ночи туча ушла, но море еще долго волновалось.
На рассвете ледяные купола вулканов поднялись еще выше и ярко сияли на солнце. Они казались белыми палатками, которые поставлены в небе. В трубу видно было, как громадные волны подбегали к черным подножиям скал и, ударяясь, подымали целые облака пены.
Черные стены камня расступились. Посреди входа в бухту стражами стояли три кривых столба, три громадных черных скалы. Тучи белых чаек подымались с них.
— Три брата! Три брата! — говорили матросы.
С боканцев спустили гребные суда, и на буксире у них судно медленно пошло мимо Трех братьев. Корабль оказался в обширной Авачинской бухте, которая походила на несколько слившихся горных озер. Ее полукольцом окружали высокие и голые каменистые хребты, наглухо закрывая от ветра. Здесь стало теплей и тише.
— Но где же порт и город? — спрашивали молодые офицеры, наводя свои трубы вдаль, в глубину бухты.
— Что вы, господа, пристаете? Не видите, что ли? — сказал невысокий штурманский офицер Халезов. — Вон, смотрите! А то «где», «где»! Как маленькие. Вон видите гряду крутых лесистых сопок? — с досадой сказал Халезов. — Это мыс! За ним еще одна бухта. Крайняя оконечность его — мыс Сигнальный. За этим мысом — Петропавловск. И не спрашивайте меня больше!
Стало видно, как от мыса Сигнального отвалил гребной баркас.
— Заметили нас, — сказал Халезов. — Смотрите, господа, шлюпка идет. Вон, от батареи…
Баркас подошел к «Байкалу». На борт брига поднялся прапорщик морской артиллерии. Он стоял на юте, разговаривая с капитаном. Его баркас развернулся и стал помогать буксировать судно. На трех гребных судах матросы налегали на весла.
Сигнальный мыс стал отходить от берега. За ним на склоне голого кряжа появились хибарки с соломенными крышами. На горе стояла церковь.
Казалось, городок расположен в ущелье на берегу маленького озера.
Легкий ветер набегал на светлую и гладкую поверхность бухты, оставляя на ней сизые рябые пятна. У подножия хребтов вылезли мохнатые сопки и заслонили голые кряжи. Вершина Авачинской сопки стала ниже и выглядела теперь островерхой кучей снега. В стороне, поодаль друг от друга, виднелись еще две такие же вершины, похожие на сахарные головы.
Старший офицер Казакевич изредка посматривал на капитана. «Что-то здесь ждет нас, Геннадий Иванович… — думал он. — Письма из дому? Известия из России? Разрешение на опись Амура?» Офицер, присланный от порта, рассказывал лишь местные новости.
Судно медленно ползло, и как-то вдруг стал подходить и надвигаться на него Сигнальный мыс с рыжими и белыми осыпями камня по обрывам, со скалами и лесами. Мыс не выглядел вблизи игрушечным, каким показался издали, когда вошли в Авачу, после громадных Братьев и сплошной черной скалы берега океана.
В половине четвертого на траверзе Сигнального мыса и в двух кабельтовых от него на виду у города грянули пушки брига.
«Байкал», кутая борта черными клубами дыма, дал из своих орудий семь выстрелов. Гул их прокатился к вершинам вулканов. В ответ на увалах, среди лесов и кустарников, один за другим закурились дымки. Семь выстрелов грянуло с камчатских сопок.
Береговые батареи ответили выстрелом за выстрел. Семь белых дымков медленно подымались над лесом Сигнального мыса в безветрии.
Пока что земля эта не знала войны, и пушки стреляли тут только для салютов.
— Не хотите, юнкер, послужить года два-три на камчатской флотилии? — спросил Казакевич, обращаясь к князю Ухтомскому.
Офицеры улыбались.
Судно вошло в «ковш» — гавань, отделенную песчаной косой от большой бухты. Коса была застроена редкими жалкими шалашами.
— Транспорт «Иртыш», — заметил Халезов, рассматривая суда, стоявшие в гавани, — а другой — бот «Камчадал». Вот вам порт. Город Петропавловск! — сказал он молодым офицерам.
— Панорама роскошная! — воскликнул мичман Грот.
В воздухе стояла тишина. Солнце жарко палило. С судна видно было, как по склону горы бежали к пристани черные фигурки людей.
Невельской готовил себя к худшему. Он уверял себя, что отказ не может огорчить его, что следует быть готовым к любым неприятным известиям.
На глубине шести сажен отдали якорь, отвязали все паруса, с кормы положили швартовы на берег.
— Поздравляю, господа! — сказал капитан своим офицерам. — Поздравляю, благодарю вас, господа.
«Вытравлено канату пятнадцать сажен», — записывал в журнал штурман Попов.
— Сегодняшнее двенадцатое число, — приказал капитан, — считать тринадцатым, а четверг — пятницей…
— Александр Антонович, по случаю окончания кругосветного путешествия, пожалуйста, сделайте записи, — обратился капитан к Халезову.
«12 мая 1849 года пришли в Петропавловск-Камчатский — приказано двенадцатое число считать тринадцатым…», — дописал Попов.
— Братцы, день потеряли, пока шли, — спускаясь вниз, говорили уставшие матросы. Их переодевшиеся товарищи строились с ружьями на палубе. На судно поднялся начальник Камчатки, капитан первого ранга Машин[171].
Прибытие «Байкала» застало Машина врасплох. Он ждал, что «Байкал» придет осенью. Вчера с «Бабушки» просигналили, что в море идет судно. А собаки начали лаять еще пять дней тому назад. Они чуют по воде, когда подходит корабль. На рассвете сообщили, что в гавань вошел бриг и идет к Петропавловску.
Начальник Камчатки переоделся в мундир, надел новые сапоги и, красный от жары и волнения, в теснившей его парадной одежде, поспешил на берег, распорядился салютами, а потом, довольный, что вся церемония прошла как нельзя лучше, явился на транспорт.
— Все ли благополучно? — воскликнул он, пожимая руку Невельскому и не давая ему рапортовать. «Совсем еще молодой человек, — подумал Машин, глядя на светлые волосы и на загорелое лицо капитана. — С Константином плавал!..» — Здравствуйте, дорогой Геннадий Иванович! Рад, рад видеть вас и познакомиться. Ну, поздравляю вас с благополучным прибытием на родину. Случая не было, чтобы так быстро пришло судно из Кронштадта. Больные поди есть? Так, пожалуйста, свезите их на берег, найдем, где поместить. Шутка ли сказать!
— Больных нет! — ответил капитан.
— Как нет?
— Нет! Нет и нет! Вышли из Кронштадта пятьдесят два и тут пятьдесят… — Капитан замялся. — Больных нет! Мастеровых для порта было девять человек. Пришло восемь. Было ли судно из Охотска? — спросил Невельской, хватая Машина за пуговицу.
— Нет еще, — ответил Машин. — Ждем со дня на день. «Один, видно, помер», — подумал он. — Быстро вы пришли! — повторил Машин. — Еще у нас случая не было, чтобы так быстро приходил корабль из Кронштадта. А муку привезли?
— И муку!
— Ну, слава богу! Слава богу! А то у нас ведь… — Тут Машин вытащил платок, снял фуражку и вытер лысину. — Голод… — шепнул он. — У меня для вас и пакеты, и важные дела!
— Я очень, очень жду… Из Главного морского штаба? Из Иркутска?
— Так точно…
Как всегда, в городе прибытие судна всех подняло. Даже солдатам, писарям и конторщикам в таких случаях разрешалось бросать службу и бежать на берег.
Толпа молча, с надеждой смотрела на корабль.
Видны низкорослые камчадалы в кожаных рубахах, с рыжеватыми редкими волосами на лице, чиновники, солдаты, матросы и их жены, множество ребятишек.
Все желали знать, что привезли и когда начнется выгрузка, которая была самым приятным зрелищем для оборванного и изголодавшегося населения Камчатки.
— Я чуть было не уехал в горы, на реку Камчатку. Там у нас хлеб сеют, все хотим, чтобы своя мука была. У меня в уме не было, что вы можете прийти так рано… — рассказывал Машин. — В мае никак не ждал вас. Мне приказано снарядить вас в плаванье как можно скорее. Для этой цели стоит транспорт «Иртыш». Он и зимовал тут. Ждет вас. Вам не придется идти в Охотск, а все грузы, следующие туда, перегрузим на «Иртыш», он и отвезет их… Мастеровых здесь же оставите. Пока пусть побудут у вас. Мне нечем их довольствовать. «Важная птица этот капитан-лейтенант!» — думал Машин.
